6. Память и беспамятство родной
земли
Продолжение. К началу документа.
- 38 -
венно,
что в момент обширного кризиса памяти, совпадающего с необ-
ратимыми
метастазами всей общественной системы,
приоритет воспро-
изводства
памяти принадлежит народу. А
интеллигенции, упорно ищу-
щей
выходы из тупика беспамятства, приходится снова и снова припа-
дать к
родникам памяти, к сокровищнице народного эпоса, к вечнозе-
леным
легендам из кладези устного народного поэтического творчест-
ва.
Ч.Айтматов интуитивно это
осознал, воздвигнув краеугольным
камнем
в здание своего романа "И
дольше века длится
день" бес-
смертную
легенду о несчастном манкурте-убийце памяти-матери.
Историографическая функция романа
Ч.Айтматова состоит в том,
что он
обнаружил и перечислил сложнейшие узлы в жизни националь-
ностей
Средней Азии и трагические точки
пересечений в межнацио-
нальных
отношениях.
Железная дорога в романе не имеет прямой
связи с восстановле-
нием
исторической памяти, но она несет
важную смысловую нагрузку.
Во-первых,
железная дорога, как неоднократно повторяется в романе,
разделяет естественную жизнь
центральноазиатских степей на 2
части. Нетрудно себе представить, взглянув на
географическую кар-
ту Советского
Союза, сравнительно узкую
площадь густонаселенной
степной
и лесостепной полосы, окрашенной с юга желтыми песками Ка-
ракумов и
Кызылкумов, а с севера -
густозеленой и бурозеленой
краской
бескрайних болот, тайги и тундры, полосы - лесостепной по-
лосы -
по которой веками и тысячелетиями передвигались народы то с
востока
на запад, то с запада на восток. И если слово "поезда" в
повторяющемся рефрене романа "И дольше века длится
день" мы заме-
ним
словом "народы" - мы получим геополитическую картину
истории
этого
естественного природного коридора, вся жизнь которого напол-
нена
передвижением кочевых народов, рождением кочевых цивилизаций,
взаимовыгодными
контактами кочевых и оседлых народов.
Во-вторых, в другом смысле, железная дорога превращает ка-
захские степи
в проходной двор, по которому
бесконечно в одну и
другую
сторону передвигаются люди, товары, грузы, ломаются челове-
ческие
судьбы, перемежаются радость и печаль.
При этом автор романа не скрывает ни конкретных исторических
причин
великого переселения народов, ни конкретного новейшего вре-
мени, когда оно начиналось и сколько продолжалось.
В одном случае
- 39 -
виной
тому была всенародная война:"...и пошли эшелоны через Боран-
лы
Буранный на запад с солдатами, на
восток с эвакуированными, на
запад с
хлебом, на восток с ранеными". В другом случае - это осво-
ение целинных
степей, о чем говорится в более скрытой, в более ос-
торожной форме:
"...и ни конца, ни края -
откуда только черпали
эту
неисчислимую людскую рать, эшелон за
эшелоном проносился на
фронт
днем и ночью, неделями, месяцами,
а потом годами и годами
(выделено
мной - М.Г.). Мне кажется, что
выделенные мной слова не
заметили
зарубежные критики, не захотели
заметить наши соотечест-
венники.
В итоге всех этих передвижений, как упоминается в романе:
"Даже
на таком глухом полустанке, как Боранлы-Буранный, сразу ста-
ло
ощутимо как резко переиначилась жизнь на кругах своих..." (вы-
делено
мной -М.Г.). В итоге железная дорога
дает ключ к пониманию
того,
как ломаются традиции степной жизни, как привносятся под ка-
захстанское небо новые стандарты поведения и
взаимоотношения раз-
нохарактерных
и разноязычных людей.
В-третьих, в широком смысле, дорога, живущая неутомимой, ди-
намичной
жизнью (рефрен "А поезда в этих краях шли
с востока на
запад и
с запада на восток" повторяется в открытой или
скрытой
форме
более десятка раз), имеет более
глубокий смысл. И конкрет-
но-историческая увязка изменений, связанных с этой дорогой и ка-
захской
степью во время Великой Отечественной войны и в послевоен-
ные
годы, когда Центральным правительством было принято решение об
освоении
целинных земель, уступает место более широкому геополити-
ческому
контексту. Этот контекст необходим автору романа для того,
чтобы
перекинуть мостик между прошлым и настоящим и целенаправлен-
но
вызывать у читателя необходимые эмоции и ассоциации с нынешними
болячками
степных обитателей и полуразрушенной степной жизни.
Выделенный петитом и
вмонтированный в текст романа рефрен о
поездах
, идущих то в одну, то в другую сторону, повторяется 12
раз. Наряду с отмеченным выше геополитическим
смыслом, этот две-
надцатикратный
рефрен вызывает не только историко-пространствен-
ные, но и фольклорно-поэтические ассоциации,
например, с компози-
цией и
стилевыми особенностями киргизского героического эпоса "Ма-
нас",
в котором, как известно, многократное повторение какого-либо
рефрена,
например, деепричастия "деп" ("сказал", "
сказав") в кон-
це, середине или в начале прямой речи, обусловлено национальными
- 40 -
языковыми
особенностями и своеобразием тюркского эпического сказа
(47).
Наряду с этим в указанном эпосе число 12 упоминается, как го-
довой
цикл, как 12-ти тысячное войско богатыря кыпчаков, прибываю-
щего на
поминки киргизского хана Кёкебая,
как 12-й день поминок
знатного
хана (48) т.д. Манкурт, манкуртизация, беспамятство в че-
ловеке
и беспамятство на земле, шапка манкурта
на голове несчаст-
ного и
колючая проволока вокруг степного пантеона - все это незри-
мыми
нитями связано с историей земли, на
которой веками создава-
лась
кочевая цивилизация, и на которую всегда были внешние претен-
денты, и внутри которой междуусобицы
чередовались временами за-
тишья. И повторяющийся рефрен бесконечных поездов
делает свое де-
ло: прокладывает дорогу не только с востока на
запад, и наоборот,
но и
дорогу к предкам, дорогу к истории
евроазиатских степей. На-
конец,
это дорога читателя к самому себе, дорога внутри человека.
Из череды столетий, из вереницы примеров этнических передви-
жений
по степным просторам Ч.Айтматов выбирает
то, что наиболее
плотно
связывает прошлое с настоящим, память с беспамятством.
Кочевые жуаньжуани, "вынесшие из
своей кромешной истории" са-
мый жестокий
вид варварства - разрушение в человеке его разума и
памяти, хлынули на север, в казахстанские степи из
южных пределов
кочевой Азии
"и, надолго завладев
сарозеками, вели непрерывные
войны с
целью расширения владений и захвата рабов...
Но сопротив-
ление
чужеземному нашествию возросло. Начались ожесточенные столк-
новения. Жуаньжуани не собирались уходить из
сарозеков, а, напро-
тив, стремились
прочно утвердиться в этих
обширных для степного
скотоводства
краях. Местные же племена не
примирялись с такой ут-
ратой и
считали своим правом и долгом рано или поздно изгнать зах-
ватчиков."
Конец
документа.