3. СОЦИАЛЬНАЯ БАЗА
КРЫМСКОТАТАРСКОГО ДВИЖЕНИЯ
На
фоне того экономического коллапса, в котором оказался крымскотатарский народ в
итоге незавершенной, разорительной, расчленившей нацию репатриации,
крымскотатарское национальное движение середины 1990-х годов естественно
обретает характер гражданского движения протеста, движения оппозиционного по
отношению к тому режиму (на Украине, в Узбекистане, в Российской Федерации),
который довел крымских татар до нынешнего социального бедствия, наконец,
движения правозащитного, направленного на защиту таких элементарных
человеческих прав каждого крымского татарина, как право на труд, на
цивилизованные условия существования, на воссоединение семей, на социальное
обеспечение в старости, наконец, просто на жизнь. В то же время современное
развитие этого организованного, имеющего многолетний политический опыт,
возглавленного такими авторитетными лидерами, как Мустафа Джемилев
(Председатель Меджлиса крымскотатарского народа), как Рефат Чубаров
(Заместитель Председателя Меджлиса, Вице-спикер крымского парламента -
Верховного Совета Автономной Республики Крым), имеет и другое направление, и
другой контекст. К середине 1990-х годов формируется дуалистический характер
этого движения, которое, с одной стороны, остается оппозиционным прежде всего к
властным структурам Крыма, но с другой стороны, само проникает в эти структуры
(депутатская фракция "Курултай" активно проводит свою линию в
Верховном Совете Крыма; важные посты в Правительстве Крыма, вплоть до должности
Вице-Премьера, которую до июня 1997 года занимал Ильми Умеров, а ныне занимает
Ленур Арифов, и в Госкомнаце Автономной Республики предоставлены крымским
татарам при согласовании их кандидатур с Меджлисом крымскотатарского народа), а
следовательно и берет на себя часть ответственности за то положение, в каком
оказались репатрианты в Крыму. С одной стороны, оно остается частью
политического андерграунда Крыма (формально Меджлис как высший, единый,
полномочный, представительный орган крымскотатарского народа не "признан"
властями, не зарегистрирован Министерством юстиции), но с другой стороны, оно
переживает высочайший пик и международного, и внутреннего официального
признания. Прямые встречи и контакты руководителей Меджлиса с Президентом (до
10 июля 1994 г. с Л.М. Кравчуком, затем с Л.Д. Кучмой), с главами и членами
Кабинета Министров Украины, с Президентом Турции Сулейманом Демирелем, с Послом
США У. Г. Миллером и Послами других держав на Украине, с главами миссий ООН,
ОБСЕ, Евросовета, участие на международных конференциях самого высокого уровня,
членство Меджлиса в Федеральном союзе народов Европы - все это стало
политическими реалиями. В этой связи новую актуальность обретает вопрос, какова
социальная база современного крымскотатарского движения, на кого оно опирается,
чьи интересы выражает. Еще десять и даже семь лет тому назад, до окончательного
развала СССР и всех цементировавших тоталитарный режим силовых и идеологических
структур, крымскотатарское национальное движение, в принципе, выражало
стремления всего крымскотатарского народа, направленные на достижение его
полной моральной и юридической реабилитации и на возвращение из мест ссылки на
его историческую родину - в Крым. Ничего не упрощая в этом прошлом, мы
полностью отдаем себе отчет в том, что и тогда это движение не было единым.
Между двумя его основными течениями: с одной стороны, старым, традиционным,
более консервативным "НДКТ" - "Национальным движением крымских
татар", возглавляемым Юрием Османовым, которое делало ставку на
восстановление "Крымской АССР" по "Ленинскому декрету" 1921
года и рассчитывало на помощь сверху, на разумные и благоприятные для крымских
татар решения Советской власти и Коммунистической партии; и с другой стороны,
молодой, энергичной, оформившейся в 1989 году как политическая партия
"ОКНД" - "Организацией крымскотатарского национального
движения" под предводительством Мустафы Джемилева, которая решительно
выступала против всей коммунистической тоталитарной системы, развивая лучшие
традиции правозащитного, ненасильственного, диссидентского движения 1960-70-х
годов, - существовали серьезные, принципиальные разногласия, которые привели
сначала к расколу, а затем, после 1991 года, к фактическому устранению
"НДКТ", потерпевшего сокрушительное поражение во всех раундах борьбы,
с серьезной политической арены . Понятно, что у "НДКТ" и
"ОКНД" были свои круги сторонников и сочувствующих, и следовательно,
абсолютного единодушия и единомыслия среди крымских татар не было. Даже в самые
горькие времена режимных "спецпоселений", когда, казалось бы, всем
крымским татарам было одинаково плохо, находились среди них и карьеристы, и
доносчики, и коллаборационисты, заявлявшие, что ни о каком возвращении на
родину крымскотатарский народ и не помышляет. И все же вектор организованного
движения "инициативных групп" в полной мере совпадал в те годы с
чаяниями основной массы народа. Отдельные исключения только оттеняли главное:
крымские татары не хотели мириться с дискриминацией, с вынужденным изгнанием,
требовали снять с них позорное и незаслуженное клеймо "народа-предателя",
отменить все тайные и явные указы, инструкции и ограничения, не позволявшие им
вернуться в Крым. В этом крымские татары были практически едины, и сила
национального движения, которому удавалось собирать сотни тысяч подписей под
петициями и выводить десятки тысяч людей на митинги и демонстрации, заключалась
в том, что оно в конечном итоге выражало эту единую волю. Сегодня за
крымскотатарским национальным движением нет такой массовой сплоченности всего
народа, разделенного ныне барьерами государственных границ и переживающего
резкое социальное расслоение. Перемещение основной географической арены
крымскотатарского национального движения из Средней Азии, откуда исходили его
отчаянные и энергичные импульсы на всем протяжении от 1950-х до конца 1980-х годов,
на Крымский полуостров произошло уже к началу 1990-х годов. Но тогда Крым еще
не был в изоляции от тех регионов Узбекистана, Таджикистана, Казахстана и
Российской Федерации, где проживали крымские татары. И дело сегодня не только в
том, что репатриация (в основном, по экономическим причинам) фактически
приостановилась, что половина (или почти половина) крымскотатарского народа,
сформировавшегося в "советском" пространстве, осталась на местах
прежней ссылки или в виде рассеянной диаспоры в странах СНГ. Трудности с
возвращением на родину у крымских татар были всегда, а количественная доля их в
Крыму, к примеру, в 1991 году, в период проведения II общенационального
Курултая, была даже в два раза меньше, чем сегодня. Принципиальное изменение
ситуации заключается в том, что ныне Меджлис, отрезанный от остальных регионов
проживания крымских татар государственной границей, всю свою деятельность
сосредоточил в Крыму и в правовом пространстве Украины и, осознав полную
невозможность как-либо помочь новым группам стремящихся на родину
соотечественников, которых в Крыму ждет бездомное, безземельное, безработное,
нищее и бесправное существование, впервые в истории национального движения сам
выступил фактически против дальнейшей массовой репатриации. Раньше национальное
движение (в различных структурных формах его организации от "инициативных
групп" до избранного в июне 1991 года на II Курултае Меджлиса
крымскотатарского народа), действуя в полном единстве с массами и выражая их
стремления, требовало от властей немедленно решить вопрос о свободном,
беспрепятственном возвращении в Крым насильственно депортированного народа (при
одновременном восстановлении его прав, его национально-территориальной
автономии, при полной реабилитации и компенсации потерь, связанных с депортацией).
Всяческое противодействие этому возвращению, сопровождаемое точными или
неточными экономическими расчетами, искренними или лицемерными рассуждениями о
"перенаселенности" Крыма, о невозможности вернуть репатриантам те
дома, в которых давно проживают другие люди, об ограниченности жилого фонда и
трудностях жилищного строительства в Крыму, о почти неизбежной (во всяком
случае в соответствии с профессией и квалификацией ставших в большинстве своем
городскими жителями крымских татар) безработице, которая ждет их в Крыму, -
было уделом враждебно настроенных к крымским татарам властей или групп
не-татарского населения, функцией противников крымскотатарского национального
движения, которое перед лицом этого противника выступало в полном единстве со
всем крымскотатарским народом.
Заимствованный из латиноамериканского
революционного лексического арсенала лозунг "Родина или смерть!",
наполненный особенным пафосом репатриантского движения, сохранял здесь свою
актуальность примерно до 1993 года. Под этим лозунгом проводили крымские татары
свои политические акции (начиная с июльских демонстраций 1987 года на Красной
площади в Москве) и защищали свои "самозахваты" и
"самострои" в Крыму, вплоть до последнего, разгромленного крымскими
властями осенью 1992 года палаточного лагеря в Алуштинском пригороде Красный
Рай. Ныне ситуация совершенно другая. Крымскотатарское национальное движение,
вовлеченное в высшие органы власти Крымской Автономии (через депутатскую
фракцию "Курултай" - в парламент, через "своих" министров,
заместителей министров, председателей Комитетов и вице-премьера - в
правительство), имеющее "прямой выход" на высшее руководство Украины,
контролирующее через своих представителей (чаще всего председателей
региональных и местных меджлисов) деятельность районных исполкомов и местных,
поселковых советов в вопросах, связанных с выделением земельных участков,
квартир, рабочих мест и с иными запросами крымских татар, по всему полуострову,
само берет на себя ответственность за последствия репатриации и само же вынуждено
ограничивать дальнейший приток репатриантов, учитывая объективные трудности,
недостаток средств и отсутствие ресурсов, необходимых для обеспечения
репатриантам человеческих условий нормального существования. Максималистская
категоричность, выраженная лозунгом "Родина или смерть!", сменилась в
программных установках крымскотатарского национального движения стремлением
сберечь генетический фонд нации, призывами потерпеть, не торопиться с переездом
в Крым, задержаться, если есть возможность, на местах прежнего жительства до
изменения экономической ситуации в Крыму. Характерно в этом отношении
признание, пожалуй, впервые прозвучавшее в начале осени 1994 года на страницах
газеты "Авдет" (всегда последовательно выражающей позицию Меджлиса
крымскотатарского народа) в статье Г. Курталиевой "Победит ли здравый
смысл?". "Возвращение народа, - признает автор этой статьи, -
практически остановилось, волна отъезжающих в Крым соотечественников поутихла.
Видно, здравый смысл людей подсказывает - нужно переждать. Ведь в Крыму жизнь
тяжелая и не для таких, как безработный и бездомный татарин" 46. Можно признать и горькую вынужденность, и
честность, и разумность такой политики, но нельзя не видеть при этом, что она
фактически отсекает от крымскотатарского национального движения значительную
часть той народной массы, которая составляла его социальную базу и опору.
Сегодня руководители региональных
меджлисов, вовлеченные почти во всех районах Крыма в местные исполкомовские
структуры, возглавляющие комиссии и комитеты по делам депортированных граждан,
сами вынуждены отказывать своим соотечественникам - крымским татарам, еще
проживающим в Средней Азии и с огромными трудностями добирающимся в Крым с
надеждой, что их примут в родных местах. Уже не от советских чиновников, которым
можно было не верить, а от собственных земляков, от представителей своего
национального движения, на родном крымскотатарском языке слышат эти люди
горькое "нет" ("Нет для вас жилья, нет работы по специальности,
нет материалов для строительства, нет средств для освоения земельных участков -
не будет никакой помощи, нет никакой надежды") в ответ на свои отчаянные
мольбы: "Хотим вернуться в Крым - помогите!" 47. Сегодня
неорганизованные общины крымских
татар, оставшиеся в регионах их прежней депортации, и вся многотысячная
крымскотатарская диаспора в странах СНГ, за пределами Крыма, по сути отрезана
от крымскотатарского национального движения, сосредоточенного в Крыму.
Формально это еще не так, и на Курултай избираются делегаты из всех, в том
числе среднеазиатских и российских регионов 48,
и руководство Меджлиса сознает, что никто не снимал с него обязательств
заботиться обо всех соотечественниках, но на деле практически разрушены связи
Крыма с зарубежными регионами проживания крымских татар, и надо признать, что и
Узбекистан, и Таджикистан, и Российская Федерация для Крыма - это уже даже не
"ближнее", как казалось в первые годы после провозглашения
независимости Украины, а довольно "дальнее", жестко отрезанное
"зарубежье".
Показателем нарастающего отрыва Меджлиса крымскотатарского
народа от той части крымских татар, которая не сумела вернуться в Крым до 1996
года, являются изменения в его составе. Из 33-х членов нового состава Меджлиса,
избранного III-м Курултаем в 1996 году, только 2 человека живут за пределами
Крыма (Зеври Куртбединов из Таджикистана и Иззет Хаиров из Узбекистана).
Это никак не соответствует реальным пропорциям между крымскотатарским
населением в Крыму и за пределами Крыма (что по различным расчетам колеблется
от 1:1 до 1,2:0,8), и хотя вполне логично объясняется рациональными доводами (в
Меджлисе должны быть люди, которые реально могут в этой структуре работать,
присутствовать на его частых заседаниях, наконец, представлять наиболее
активную, жизнеспособную часть этноса, а именно эта часть сумела переселиться в
Крым), очевидно, что современный Меджлис уже не представляет весь
крымскотатарский народ в его полном этническом охвате. Таким образом,
социальная база крымскотатарского национального движения в параметрах ее
абсолютной численности и геополитической зоны сосредоточения резко сузилась за
последнее время.