3

3. СОЦИАЛЬНАЯ БАЗА

КРЫМСКОТАТАРСКОГО ДВИЖЕНИЯ

Особо следует подчеркнуть совершившийся на наших глазах, - порою незаметно, постепенно, но уже достаточно определенно и бесповоротно, - отказ руководства крымскотатарского национального движения от идеи и права выступать в качестве представителя всей многомиллионной зарубежной диаспоры и настаивать на возвращении в Крым всех потомков еще дореволюционных поколений крымских татар, вынужденных эмигрировать в Турцию и на Балканский полуостров. До недавнего времени подспудный расчет на то, что в Крым могут вернуться не только депортированные в 1944 году крымские татары и их наследники, но и "соотечественники", оказавшиеся за рубежом, главным образом, в Турции, в итоге нескольких эмиграционных потоков с конца 18 до начала 20 веков, в любой момент готовы были взять на вооружение энтузиасты крымскотатарского национального движения, которым приходилось защищать права своего народа в спорах с теми, кто постоянно подчеркивал его численное меньшинство по отношению к современному населению Крыма (2,5 миллиона человек) и следовательно бесперспективность каких-либо надежд на "национальную государственность" в такой демографической ситуации. Наиболее четко этот расчет сформулировал писатель Григорий Александров, последовательно защищавший права крымских татар на восстановление их "национальной государственности". "Последний довод, - писал он, - 500.000 крымских татар - мало для Крыма. Можно согласиться. Но пять миллионов крымских татар, что живут в Турции, готовы вернуться на родину отцов" 49. В 1992 году, когда статью Г. Александрова, содержащую этот "грозный" расчет, опубликовал крымскотатарский журнал "Къасевет" (редактор Шевкет Кайбуллаев - нынешний председатель Симферопольского регионального меджлиса и член Меджлиса крымскотатарского народа), это не было частным мнением или произвольной фантазией писателя. Это был серьезный аргумент, взятый на вооружение крымскотатарским национальным движением в тот период, когда оно еще находилось в постоянной конфронтации и с крымскими, и с украинскими властями, и со значительной частью не-татарского населения Крыма, и выбор методов борьбы проистекал из этой напряженной конфронтации. Вряд ли кто-либо когда-либо всерьез рассчитывал на то, что "пять миллионов" проживающих в Турции крымских татар готовы вернуться в Крым, да и сама эта цифра была скорее символом, чем результатом точного подсчета, ибо переписи этнических крымских татар в Турции никогда не проводилось. Но сама эта идея представлялась очень важной как определенное средство давления на те силы, которым хотелось держать крымских татар в положении бесправного меньшинства.

Сегодня тактика руководства крымскотатарского национального движения изменилась: она рассчитана не столько на конфронтацию, сколько на конструктивный диалог, на возможность "договориться" с новыми, конституционно-легитимными властями Украины и Автономной Республики Крым, и в эту тактику никак не входит намерение "пугать" славянское и иное (армянское, немецкое, еврейское, греческое) население Крыма "пятимиллионным" тюрко-татарским большинством, которое завтра заполонит полуостров. Более того, попытки приписать крымскотатарскому национальному движению такого рода намерения (а в крымской печати время от времени появляются статьи, запугивающие обывателя слухами, будто крымские татары соберут в Крыму свою многомиллионную диаспору, установят здесь исламское государство, вообще, не сегодня - завтра "продадут" Крым Турции) и руководством Меджлиса, и депутатской фракцией "Курултай", и крымскотатарской печатью, отражающей современные позиции национального движения, пресекаются как явные провокации. Безусловно, это способствует укреплению хрупкого взаимного доверия и развитию конструктивного диалога между крымскими татарами и остальным населением Крыма, между Меджлисом и властными структурами Украины и Крыма. Но одновременно это и отбрасывает от движения ту массу "соотечественников", которые составляли (или могли составить при ином политическом раскладе сил) его зарубежную социальную базу. Пусть их никогда не было в грозной численности пяти миллионов, пусть их проблематичная "готовность" вернуться в Крым из Турции, Болгарии или Румынии находилась в зависимости от множества трудно выполнимых и не скоро достижимых условий, но все же они представляли собой реальный резерв крымскотатарского национального движения 50. Отказываясь представлять интерес этих людей и дистанцируясь от них, Меджлис теряет этот важный резерв, и тем самым социальная база крымскотатарского движения еще более сужается.

Но главные изменения происходят в самом Крыму в связи с резким социальным расслоением крымскотатарского населения. В советские времена все крымские татары находились, можно сказать, в равном, одинаковом положении. Даже самые высокие оклады отдельных, немногочисленных представителей крымских татар, попавших в узкий круг государственной и партийной номенклатуры, научной или творческой элиты среднеазиатских республик, не сильно отличались от заработков их нетитулованных и даже необразованных соотечественников.

Разумеется, у людей были разные судьбы, но беда крымских татар - "на всех одна" - была единая, общая, она всех равно касалась, и протест против продолжающихся дискриминации, унижения, несправедливости носил характер общенационального возмущения, которое объединяло весь народ. Когда сегодня проезжаешь по Крыму мимо "татарских новостроев", где рядом с лачугами и землянками, в которых люди переживают уже не одну сырую и промозглую зиму, рядом с фундаментами недостроенных домов, которые по несколько лет стоят без стен и крыши, ибо у их хозяев нет средств, нет возможности строиться, возвышаются двух-трехэтажные кирпичные дворцы с просторными лоджиями, витражами, аркадами, колоннадами (и их хозяева-миллионеры даже не всегда живут в этих дворцах, потому что у них есть другие, еще более роскошные виллы, квартиры, дачи), трудно представить себе единый крымскотатарский народ. Если из ялтинской гостиницы "Звездочка", - где с августа 1994 года 140 крымскотатарских семей, в том числе беженцы из Таджикистана и Абхазии, потерявшие все, что они прежде имели, живут в чудовищной скученности, в беспросветной нищете (старики только на пенсию, которую не выплачивают месяцами, безработные - на случайные заработки от перепродажи чужих овощей и фруктов), без отопления зимой, в духоте летом, месяцами без воды и с испорченной канализацией, по несколько человек в каждой комнате, служившей когда-то летним одноместным гостиничным номером, а ныне - и спальней, и столовой, и кухней, и мастерской, и "детской" для целой семьи, - отправиться в ялтинский культурный центр (ресторан) "Алие" (а расстояние - всего несколько троллейбусных остановок), где среди изысканных цветов, под нежное журчание фонтанов, в прохладных покоях, оборудованных современными кондиционерами, проходят лукулловы пиры новых хозяев южнобережных курортов (по национальности тоже крымских татар), - все прежние устойчивые представления о социальной однородности, цельности и духовном единстве крымскотатарского народа исчезнут, как мираж.

Сегодня менее одного процента крымскотатарского населения, вернувшегося в Крым, держит в своих руках более 90% реальных доходов и капиталов, которыми это население располагает. Ощущение социальной дистанции между "бедными" и "богатыми" внутри одной крымскотатарской этнической общины, чувство саднящей обиды выплескивается даже на страницы такой осторожной в критике руководства национального движения газеты, как "Авдет". Так, рассказывая о сентябрьском фестивале крымскотатарского искусства в Ялте 1995 года, отмечая, что для людей, измотанных долгой дорогой, в городе не нашлось ни угощения, ни пристанища, журналистка добавляет: "Впрочем, не для всех. Часть гостей, ее высокопоставленный клан, были обеспечены не только трехдневным пансионом в лучших гостиницах южного города, но и питанием в национальном кафе-ресторане "Алие". Никому не пришло в голову поделить причитающуюся часть этих средств (на праздник искусств по сведениям Крымскотатарского Фонда культуры ушло более 3-х млрд. карбованцев) на всех гостей фестиваля, объединить, как это изображено на его эмблеме, все рассыпающиеся и разламывающиеся крупинки и частицы нашей общей материальной и духовной культуры" 51. Если понятие "высокопоставленный клан" (увы, придуманное не нами) станет нормой национального сознания, отстраненного восприятия народом стоящей над ним "верхушки", элиты, психологического барьера между социологемами "мы" и "они", от былого демократического единства крымскотатарского национального движения останутся лишь ностальгические воспоминания о каком-нибудь жарком лете 1987 года, когда в сидячей забастовке на московской Красной площади все были равны и никого не возили отдельным автобусом на изысканные обеды в ресторан "Алие".

Здесь мы имеем дело с очень сложным конгломератом противоречий, в котором непросто отделить зерна здравого смысла и мотивированной социальной критики от плевел вульгарных предрассудков и низких чувств. Видимо, следует понимать и предвидеть, что победа любого, самого демократичного и прогрессивного гражданского движения (а можно сказать, что крымскотатарское национальное движение в 1990-х годах именно "победило", хотя еще не пришло к власти так, как это случилось, скажем для примера, с российским демократическим движением, во главе которого стоял Б.Н. Ельцин, или с литовским "Саюдисом" на том же решающем переломе начала 1990-х годов) неминуемо предопределяет формирование определенной группы людей ("партии власти" = “высокопоставленного клана"), которая просто не может не пользоваться определенными привилегиями, в том числе и такими, что имеют бросающееся в глаза, полнокровное материальное воплощение (жилье, офисы, машины, личная охрана, зарубежные поездки и т.п.). Голодный и плохо одетый депутат не может достойно защищать интересы своего народа в парламенте; крымскотатарский министр, начальник главка или управляющий треста не будет жить в палатке или землянке, ибо какой же это хозяйственник, если он сам для себя не смог построить приличного жилища. Совершенно очевидно, что возникает необходимость в охране лидеров, которые у всех на виду и многим в Крыму, грубо говоря, стоят поперек горла, в приемах зарубежных гостей, пусть даже и не по всем законам восточного гостеприимства, в аренде помещений, в работе переводчиков, в издательских расходах, в международных телефонных переговорах и факсах. Все это требует денег, больших денег, а большие деньги, как известно, обладают силой магнитного притяжения к себе разного рода любителей мелкой и крупной наживы. Невозможно поручиться за то, что никто из людей, имеющих прямое отношение к крымскотатарскому национальному движению, к его руководству, к его делам на общенациональном или региональном уровне, никак не воспользовался своим положением в личных целях, никогда и ни в чем не нарушил этики или законности, тем более что само понятие "законности" в постсоветском Крыму, в переходный период, на фоне криминального разгула и несовершенного законодательства бывает порою довольно расплывчатым. К тому же "простому" крымскому татарину, задавленному нуждой, практически все равно и некогда разбираться, по закону и праву или с нарушением закона и права пользуется его соотечественник и земляк недоступными большинству крымских татар благами жизни. Пассажир в роскошной "иномарке", пролетающей по шоссе мимо недостроенных, увязших в непролазной грязи, лишенных тепла и электрического света поселков, даже если он спешит по самым неотложным государственным делам своего народа, всегда будет для простого и бедного человека представителем "высокопоставленного клана", кем-то "другим", кто находится за границей, очерчивающей самоидентичное понятие "мы", будет уже одним из тех, кто не "мы", а "они", "стоящие над нами".

Здесь возникает целое соцветие болевых точек современного крымскотатарского национального движения. Нравственно эта обозначившаяся дистанция неизбежно будет разъедать и ту массу, которая осталась "внизу", и ту элиту, которая оказалась наверху (и уже почти неважно, правомерно или незаконно совершилось такое расслоение). Чем прочнее положение "победителей" (международное признание, депутатские привилегии, финансовое обеспечение, прямые личные связи с самыми сильными мира сего), тем больше реальной опасности, что эта верхушка национального движения, его политическая элита окажется вскоре "страшно далека от народа", и никакая личная скромность, моральная безупречность и прочие добродетели отдельных личностей, оказавшихся у власти (еще не совсем у государственной власти, но уже рядом с ней, скажем, "у победы", у скорой, близкой победы национального движения), не смогут ничего изменить в этой отчужденности.

Эта ситуация опасна возникновением в массах синдрома социалистической уравниловки, в мутной подсознательной основе которого - элементарная, отчаянием обостренная зависть к тем, кто успел, кто смог, кто лучше устроился, неверие, что "устроиться" в Крыму можно было честным путем. Такой "электорат" легко может пойти на поводу у какого-нибудь новоявленного коммунистического или обновленного социал-демократического движения и вместо трудного пути в цивилизованный и свободный мир вернуться к кошмару социалистического распределения "по труду" и "раскулачивания буржуев и мироедов". Неслучайно агитаторы из вроде бы уж окончательно одряхлевшего и развалившегося НДКТ, усвоившие из всего багажа человеческих знаний лишь пару марксистско-ленинских догм, замолкли, как оказалось, ненадолго. В середине 1990-х годов у них снова прорезался голос, и к сожалению, снова появилась понимающая их язык аудитория.

Не менее тревожны и другие симптомы социального раздражения. На недоброжелательстве к тем, кто оказался "наверху" - наверху публичной политики, деловой карьеры, торгового или финансового бизнеса (вариантов здесь много), - открыто пытаются играть те, кто мало думает о справедливости и народе, но много сил прикладывает к тому, чтобы в личных интересах перераспределить источники обогащения и сферы влияния, занять самим те места (в банковских конторах, в министерских кабинетах, на депутатских скамьях и т.п.), которые достались, по их мнению, другим слишком легко или не вполне заслуженно. И отнюдь не конституционные (или скажем иначе: не всегда конституционные) методы готовы использовать те, кто формирует сегодня, условно говоря, такую партию "черного передела". Под этим углом зрения ниже мы попробуем рассмотреть ту расстановку политических сил, которая проявляется в многопартийной системе, характерной для современного крымскотатарского национального движения.

Конец документа.

К началу документа.

Выходные данные.