М.Н.Губогло
Предвестники бурь.
К изучению
идейно-художественных
импульсов современных
этнополитических
процессов.
Продолжение. К началу документа.
- 41 -
так, Едигей, сделаем, как ты хочешь. Не
сомневайся," - звучит от-
вет
Длинного Эдильбая.
В организации похорон Казангапа Едигей
следует предписаниям
традиционного
мусульманского обряда, тем самым
демонстрируя при-
надлежность
к своему народу, к национальной
культуре, к истокам и
корням:
"омыл покойника, как полагается, руки ноги выправил и уло-
жил как
полагается, белый саван скроил и обрядил
в него Казангапа
как
полагается, не жалея на то полотна." Утром, перед отправкой на
кладбище,
"наглухо запеленатое в плотную кошму и перевязанное сна-
ружи
шерстяной тесьмой тело Казангапа с закутанной головой положи-
ли на
прицепную тракторную тележку,
предварительно подостлав на
дно
опилок, стружек и слой чистого
сена." А вечером, перед тем,
как произнести погребальную молитву, вырыли могилу с боковой ни-
шей,предписанной
исламом, опустили тело в могилу без гроба головой
на запад,
потом кинули вниз по пригоршне земли и принялись засы-
пать
могилу с подветренной стороны."
И хотя
Едигей частично нарушает канонический обряд, в част-
ности, позволяет выкопать большую часть могилы
экскаватором, тем
не
менее он начинает и заканчивает рытье руками,
тем самым прими-
ряя
традиционный ислам с современной технологией.
Получается, что
этот
компромисс по мысли автора, есть способ
выживания этничности
народов,
веками исповедующих ислам.
Исторически этот компромисс был подвергнут экспериментальной
этнополитической
проверке в 20-е годы частью
среднеазиатской ин-
теллигенции, которой и сегодня отводится важная
моральная, социо-
культурная
и политическая роль в востановлении исторической памя-
ти, в
национальном возрождении.
Чем больше давил прессинг антирелигиозной пропаганды, т.е.
манкуртизации
на исламские народы Средней Азии, тем сильнее и было
противодействие, в
том числе расширение
масштабов соблюдения
мусульманских
обычаев, как предмета самоуважения на уровне отдель-
ного
человека и на уровне всей нации.
В молитве при захоронении Казангапа
Едигей обращается к моло-
дым
поколениям, сожалея, что они утратили веру, стали неверующими,
сделав шаг
навстречу манкуртизму: "в
бога они не верят и молитв
никаких
не знают ... что они смогут сказать
себе и другим в вели-
кий час
смерти? Жалко мне их, как постигнут они сокровенность свою
человеческую, если нет у них пути возвыситься в
мыслях так, как
если бы
каждый из них богом не станет, но иначе
и перестанешь су-
- 42 -
ществовать."
Исследователи творчества Ч.Айтматова уже
отмечали отрицатель-
ные
ассоциации, вызываемые понятием неверие, безбожие, атеист, не-
религиозность (динсизлик)
среди творческой интеллигенции народов
Среднеазиатского
региона. Так, например, Александр Беннигсен отме-
чал,
что динсизлик (безверие) означает "разновидность коллективно-
го
позора, жестокость, отсутствие чести и недостаток совести".
Несмотря
на то, что слова дин и производное от
него динсизлик за-
имствованы
из арабского языка, в лексике ряда тюркоязычных народов
(киргизов,
татар, казахов, крымских татар, гагаузов, турок и неко-
торых
других) оно обозначает неверие,
вероотступничество, жесто-
кость. Но
не только это. В некоторых языках понятием динсизлик
обозначается озорство,
хулиганство, безродность, безнравствен-
ность. Именно
в обойме этих значений Ч.Айтматов наделяет отрица-
тельными
чертами тех героев своего романа,
которые потеряли веру,
утратили
память, разменяли этничность, оборвали
свои связи с род-
ной
землей и родным народом.
В центре внимания - сын покойного
Казангапа - Сабитжан, прие-
хавший
из города на похороны своего отца без жены. Его отказ хоро-
нить отца
на родовом кладбище Ана-Бейит ставит
его в один ряд с
еще
одним манкуртом - начальником караула.
И если в манкуртизации
второго повинен
его отец, бывший
сотрудник органов госбезо-
пасности, участвовавший в репрессиях против
национальной интелли-
генции, то в
манкуртизации первого виноват не его отец Казангап,
достойный
представитель своего народа, а виновата
среда, и прежде
всего школа,
институт, в которых он
обучался. "А что из того,-
сокрушается
Едигей на последних страницах романа,- что обучался он
(
Сабитжан - М.Г.) на разных курсах да в разных институтах? Может
быть, его и обучали для того, чтобы он сделался
таким, каким ока-
зался." Понятно,
в чей адрес направлен этот вопрос-размышление
Едигея.
Читателя подводят к мысли о роли советской школы в манкур-
тизации
таких как Сабитжан. "Может быть, где-то есть кто-то прони-
цательный, как дьявол,
который много трудов вложил в
Сабитжана,
чтобы
Сабитжан стал Сабитжаном, а не кем-то другим",- так грустно,
с
намеком заканчивает свои размышления Едигей и чем больше на эту
тему он
размышляет, "тем обидней и безысходней становилось от этих
мыслей
ему самому."
"Безверный",
"беспамятный",
"безэтничный" человек, выходит по
роману,
это человек безответственный, бессовестный, неблагодарный,
- 43 -
а,
следовательно, не способный быть связующим звеном между прошлым
и
будущим.
Роман "И дольше века длится
день" стал важным этапом в перео-
ценке
роли религиозного фактора в развитии национальной культуры,
в
формировании нравственности, достоинства
человека. Успех романа
предопределен
тем, что его автору удалось
нащупать взаимосвязь
между падением
нравов и угасанием интереса к своему прошлому и
своим
корням, в том числе, корням, связанным с религиозной культу-
рой.
Корни эти оказались более глубокими, чем можно было предпола-
гать,
когда объявляли религии безумную антирелигиозную войну.
Роль исламского фактора в образе
жизни и в стиле мышления
мусульманских
народов - далеко неодназначна.В самом деле,
в жизни
каждого народа,
в каждой религиозной системе немаловажное значе-
ние, например,
имеют принципы , социокультурные
нормы и позиции
межличностных
отношений, в том числе половой морали.
В исламе по-
зиция
последней исключительно противоречива.
С одной стороны, в
связи с
общим запретом на изображение человека, никаких проявлений
эротики
в искусстве исламских народов не может
быть допущено. С
другой
стороны, в скрытых от постороннего глаза внутрисемейных от-
ношениях, допускается проявление беспредельной
чувственности. Бо-
лее
того, указанное противоречие
проявляется и в том, что строгая
половая
мораль в исламе сочетается с культом
мужской сексуаль-
ности. Так,
например, исследователь
тюркоязычных и арабоязычных
народов
Д.Е.Еремеев константирует, что в сказках
"Тысячи и одной
ночи"
немало персонажей, наделенных
выдающейся мужской потенцией.
Один из
них, в частности,овладел за ночь сорока женщинами по трид-
цать
раз каждой (10).
Понятно, что без изображения этого
неразрешимого противоречия
ислама - строгой морали и
гиперболизированной мужской сексуаль-
ности -
образ жизни и национальная специфика , были бы в романе не
полными. Ч.Айтматов нашел остроумный выход из
положения, наделив
Буранного
Каранара - любимого, неистового верблюда Едигея - выдаю-
щейся сексуальностью. Автор романа неоднократно возвращается к
описанию
сексуальных подвигов Каранара.
Приведем лишь некоторые
примеры.
"С начала холодов снова пришел в
неистовство Буранный Кара-
нар, снова взъерился, снова взбунтовалась в нем самцовая сила, и
уже
ничего и никто не мог посягать на его
свободу... Обуреваемый
пробудившейся
страстью верблюд... требовал
своего, он орал, фыр-
Продолжение. К началу документа.